http://www.istpravda.ru/bel/research/4034/
Игорь Мельников, кандидат исторических наук
Публикуем воспоминания выживших во время «маршей смерти».
Июнь 1941-го. БССР. Эвакуация тюрем. Окончание
istpravda.ru Вот что вспоминал о расстреле в Цагельне полковник литовской армии Юозас
Тумас в книге «Дорога на Червень»: «Около часа ночи охранник, открыв дверь, приказал нам выходить из помещения… Мы начали свой поход в этой колонне смерти…От жары и усталости те, кто был послабее, начали отставать, были такие, кто совсем не мог идти.
Их пристреливали из пистолетов двумя выстрелами в затылок. Это происходило так часто, что, похоже, быстро стало обыденным, и те люди, которые не могли идти, сами садились или ложились у обочины, а солдаты просто подходили и стреляли».
В свою очередь, другой очевидец и участник тех событий Иоанна Станкевич-Янушчак в своей книге «Марш смерти. Эвакуация заключенных из Минска в Червень 24-27 июня 1941 г.» так описывала те события: «Меня немецко-советская война застала в Минске. В центральной тюрьме (имеется ввиду тюрьма по ул. Володарского – И.М.). было несколько камер, в которых находились в основном польки.
Так наступила последняя декада июня 1941 года. Война приближалась. Даже мы, изолированные от мира, могли это почувствовать. 24 июня 1941 года заключенные услышали свист бомб и взрывы. Произошло 12 налетов на здание тюрьмы. Нет ни света, ни воды. В ночь с 24 на 25 июня приходит милиция и выгоняет нас из камер. Всех выгоняют на улицу. Нас гонят как скот. Город охвачен огнем. Страшное зрелище!
Костёл в Березвечье
Дым, разрывы, страх перед конвоем. По нам стреляют. Бросаем вещи. Погибают те, кто пытался бежать. Город разворочен бомбами. Бежим, спотыкаясь, через руины. Падает стена разрушенного здания – многие погибают под ее обломками. Конвой гонит нас под окрики «Бегом, давай скорей, не отставать». Кому не хватает сил – тому пуля.
После многомесячного сидения выбиваюсь из сил. Мы уже за городом. Видимо идем на Могилев. Бежим. А за нами все ближе и ближе слышны орудийные выстрелы. Боже, это же немцы. Свобода, а мы от нее уходим. Наверное, прошли 20 км. Снимаю резиновые ботинки и дальше иду в одних носках. Конвоиры оставляют на обочине пани Леонтину Борковскую, уверены, что она далеко не убежит. Удивительно, ее не застрелили, как это обычно делали с ослабленными.
Вместе с Валей Жиро разговариваем с литовскими летчиками. Обещают нам на первой остановке дать по сигарете. Через какое-то время слышим выстрелы и видим, что этих литовцев убили. Вскоре на моих глазах, какой-то боец пристрелил ослабленного человека. Испуганная увиденным, закрываю лицо руками.
Конвоир, увидев меня, сказал: «Смотри, какая деликатная польская пани. Хочешь, и ты можешь так «отдохнуть». Взываешь к Богу, а где он, твой Бог? В небе только немецкие самолеты». […] Слышу выстрел, от которого заключенный, скрюченный в клубок, падает в придорожную пыль. Видимо пуля попала в живот. И сегодня, много лет спустя, вижу, как вдруг возле убитого образуется пустота, которую в страхе минуют заключенные. Никто, и я тоже, не отваживается нагнуться над жертвой, чтобы прикрыть ему глаза, ибо рядом стоит конвоир, который готов выстрелить еще раз. […]
Наконец, ранним утром добрались до Червеня. Воды нет. Ужасно. Нас гонят в тюрьму за городом и размещают в ее дворе. Мужчин отделили от женщин. […] Ужасно болят израненные ноги. Сверху гудят самолеты. Поздним вечером приходит начальник конвоя и уточняет, какой у кого срок тюремного заключения. Большинство из нас называет статью 120 – это значит незаконное пересечение границы. Однако некоторые мужчины, сбитые с толку стопкой бумаг в руке начальника, называют свои настоящие статьи.
Тем, у кого приговор был строже, приказывают собраться в отдельную группу возле забора. […] 27 июня, пятница. Какой-то мужчина говорит нам, что охраны нет, а ворота открыты. Не верим. Боимся провокации. Оказывается, конвой забрал мужчин, собравшихся возле забора, т.е. тех, приговоры которых были строже. Мы не предполагали, что произошло массовое убийство. На самом же деле тех людей отогнали на 2,5 км в урочище Цагельня и там всех расстреляли.
[…] Советуемся с мужчинами. Идем в сторону леса. Ночь проводим в колхозе, который находится у дороги из Червеня на Борисов. […] В Петровичах встречаем немцев. Те очень «доброжелательные», фотографируют нас, дают еду. […] Оглушенная свободой, я забываю, что эти самые немцы убили моего отца 2 сентября 1939 года».
О кошмаре из первых уст
Еще одним выжившим в результате той страшной эвакуации был подофицер польской пограничной охраны Казимеж Круликовский. В мае 1941 г. военный трибунал приговорил узника минской «Американки» к тюремному заключению. В первый день нападения Германии на Советский Союз тюрьму сильно бомбили. Вечером из заключенных сформировали группы по 100-150 человек. Эти группы конвоировали сотрудники РКМ (рабоче-крестьянской милиции).
Надзор за эвакуацией проводили высокопоставленные сотрудники НКВД. Вначале заключенных хотели погрузить в вагоны, но железнодорожная станция была разрушена и все вокруг горело. Было решено гнать заключенных в Червень. Во время движения, по рассказу Круликовского, «бойцы» внутренних войск НКВД расстреливали наиболее ослабевших и уставших заключенных.
Придя на место назначения, «зеков» построили и сотрудники НКВД стали спрашивать каждого, по какой статье тот осужден. Уголовников отводили, а «политических» оставляли. Энкаведешники, казалось, были напуганы не меньше, чем заключенные, ибо над головами постоянно кружились немецкие самолеты.
Монастырь в Березвечьи. Ныне тюрьма
Вскоре, политических погнали дальше. Милиции не было, остались только сотрудники НКВД. Людей гнали около двух километров и, наконец, довели до леса. В лесу произошло неожиданное. Находившиеся там красноармейцы, которые охраняли этот район, приняв колонну заключенных и конвоировавших их сотрудников НКВД за немецких диверсантов, начали в них стрелять. Впрочем, вскоре, во всем разобрались и «зеков» повели по лесной тропинке. Через какое-то время конвоиры, вдруг, стали кричать: «Убирайтесь отсюда, бегом!». Люди побежали и тут солдаты НКВД стали стрелять. Казимежу Круликовскому повезло. Он успел вскочить в лесную чащу и скрыться. Но спастись тогда удалось не многим.
Вот как эвакуацию из минской тюрьмы НКВД вспоминал, приговоренный в мае 1941 года к расстрелу «за шпионаж в пользу Германии, распространение антисоветской пропаганды, подготовку вооруженного восстания в Беларуси», уроженец Новогрудского района белорус Борис Рагуля: «Рано утром 24 июня всех заключенных вывели во двор тюрьмы, а потом на улицы Минска. Как только мы вышли на улицу, то увидели еще одну колонну. Нас повели в местечко Червень, которое находилось в километрах шестидесяти от Минска.
Неожиданно прозвучала команда на отдых. Слабых, больных и стариков, отведя в сторону, расстреляли. Остальных погнали дальше. Наконец, нас пригнали в червенскую тюрьму и построили во дворе. Через громкоговоритель объявили, что сейчас всех проверят. Во дворе поспешно поставили стол, за который сели три чекиста. Все подходили к ним, называя свои данные и статью уголовного кодекса.
Подошла моя очередь. Я выдумал себе имя. У меня спросили, в чем меня обвиняют. Я ответил, что не знаю. Что мне было приказано выполнить непосильную норму по заготовке леса, но я болел и не сумел ее выполнить. Меня отправили к заключенным, которых охраняли не так сильно. Это были уголовники. Рядом стояли «политические». В 23.00 их увели. Около полуночи раздались пулеметные очереди. Это НКВД расправлялись с теми, кого обвиняли в шпионаже и контрреволюционной деятельности…».
В марте 1940 г. в Гродно за участие в контрреволюционной организации был арестован Николай Злоцкий. В «Восточном архиве» польского исследовательского центра «Карта» хранятся его воспоминания о пребывании в «Володарке». Как отмечает Злоцкий, эвакуация центральной тюрьмы в Минске проходила в большой спешке. Администрация не располагала точными данными, кто и за что был арестован, поэтому выводили всех подряд.
Во дворе сотрудники НКВД пытались узнать, кто за что сидит. «Чекисты» особенно искали офицеров польской армии и польских полицейских. Николай был похож на подростка и когда офицер НКВД спросил его возраст, он намеренно назвал иную дату своего рождения и сообщил, что был пойман при пересечении границы СССР. Как окажется впоследствии, это ложь спасет Злоцкому жизнь.
Многие из его знакомых вскоре будут расстреляны во время эвакуации в Червень. В воспоминаниях этого человека есть интересный эпизод. В камере, в которой он находился, пребывал также человек, который был доносителем. Однажды тот заболел и слег. Он просил воды, но никто ее не захотел принести. И тогда один из польских офицеров встал и принес этому человеку воду. Позднее этот стакан воды спасет офицеру жизнь. Когда колонна заключенных прибудет в Червень, осведомителю прикажут указать на польских офицеров и полицейских, но тот не «сдаст» человека, который дал ему напиться.
Березвечье
Узником одной из минских тюрем был уже упомянутый ранее Юзеф Мацкевич. Его арестовали в феврале 1941 года в Гродно и вскоре вывезли в распоряжение минского НКВД. По словам польского публициста, расправа над заключенными началась еще 24 июня 1941 г. на территории тюрьмы. Вот как он описывал те события: «Я отчетливо слышал поочередное открывание камер, стоны, борьбу и время от времени выстрелы. Потом говорили, что в рот заключенным насильно вливали яд. Мне трудно сказать, скольких убили таким способом. Шум приближающихся шагов, грохот открываемых дверей подвигались все ближе и ближе к моей камере...
В последнюю минуту произошел один из самых крупных немецких налетов на Минск. Расправу прервали. После налета открыли все двери и приказали выходить на тюремный двор. Затем нас окружили сильной охраной и погнали бегом через пылающий Минск. В нашей группе было около 200 человек.
В 5 км за городом нас остановили в лесу на отдых. Тут собрали всех арестованных из минских тюрем. Всех насчитывалось около 20000 человек. Группу, в которой я находился, как самую опасную, держали в стороне. Среди нас было 7 советских летчиков, у которых руки за спиной были связаны проволокой. Они были арестованы в последнюю минуту по подозрению в шпионаже.
Я сообразил, что далее опасно оставаться в этой группе. Своим мнением я поделился с ближайшими сотоварищами, и мы поодиночке начали удирать, смешиваясь с раньше выгнанными из Минска заключенными. Мое предчувствие оказалось верным. После того, как всех погнали дальше, группу, в которую я входил раньше, расстреляли на месте.
Нас гнали на восток, деля на новые группы. Опасаясь, чтобы нас не узнали, некоторые начали менять свой внешний вид. Так, например, я выменял свой костюм на худший у другого незнакомого мне заключенного. Благодаря тому, что у уголовников нашлись лезвия для бритья, товарищи сбрили мне бороду и усы. Группа, к которой мы присоединились, насчитывала около 3000 человек. В ее состав входили люди разного возраста - от стариков до детей обоего пола. Так мы шли. Увидев около себя девочку лет 12-ти, я спросил ее, за что ее арестовали.
Она очень серьезно и удивленно ответила: "За контрреволюцию и шпионаж". Она была «из Польши», из-под Несвижа. Нас гнали форсированным маршем. Кто не мог идти дальше, того убивали на месте, будь то ребенок, старик или женщина.
С одним товарищем по несчастью мы помогали председателю окружного суда в Луцке, Гедройцу, которого мучила астма. Он не мог идти.
Видя, что подвергает нас опасности из-за постоянного отставания, он просил оставить его. Отдавая себе отчет в том, что его силы на исходе, а у нас не хватало сил его нести, мы вынуждены были его оставить. Его застрелили на наших глазах. Наши ряды редели все больше и больше. Идти становилось все труднее и труднее. Повсюду сновали энкаведисты и, опознав некоторых, отводили их в сторону и расстреливали. Остановки были короткие. Есть не давали. Мучила страшная жажда».
Истребить за 15 минут
Не менее страшные события происходили при эвакуации тюрьмы НКВД в местечке Березвечье около г. Глубокое. После воссоединения Западной Беларуси с БССР на территории храма в Березвечье была создана тюрьма НКВД, в которой в основном содержались жители близлежащих белорусских городов и местечек Глубокое, Браслав, Дзисна, Плисса, Поставы, Шарковщина. Были среди заключенных и те, кто был задержан при попытке перехода государственной границы. Среди заключенных этой тюрьмы было много офицеров Войска Польского, сотрудников государственной полиции Польши, землевладельцев, врачей, учителей, священнослужителей и простых крестьян. Причем в национальном плане были не только поляки, но и представители других национальностей. Безусловно, среди узников Березвеского монастыря было много белорусов.
После нападения Германии на Советский Союз часть узников тюрьмы в Березвечье были казнены на месте. Один из свидетелей тех страшных событий Вильгельм Жечыцкий утверждал, что после того, как НКВД покинуло тюрьму, на ее территории были обнаружены братские могилы. На некоторых из жертв были видны следы пыток (в частности, веревки на шее – И.М.). Другой очевидец Вацлав Брынк в своих свидетельских показаниях отмечал, что на территории тюрьмы в 1941 г. было обнаружено 7 или 8 братских могил. Часть трупов было в камерах. Всего на территории монастыря обнаружили около 600 тел замученных НКВД узников.
24 июня 1941 года оставшихся в живых узников глубокской тюрьмы решают эвакуировать через Ушачи в Витебск. Пешую колонну заключенных охраняли военнослужащие НКВД и РКМ с собаками. Всего, по разным данным тюрьму покинули до 4 тыс. заключенных. Колонна выглядела следующим образом: впереди ехал конный разъезд внутренних войск НКВД, за ним двигался обоз с тюремной документацией, далее шли бойцы внутренних войск НКВД, вооруженные автоматическим оружием, за ними резервисты. Затем шли заключенные: политические (мужчины), далее женщины, замыкали колонну конвоиры и обоз с семьями сотрудников НКВД. Между каждой группой было расстояние в 30-40 метров.
Один из узников глубокской тюрьмы Михаил Богович так описывает те события: «Из заключенных сформировали группы, по 8 человек. Колонна «зеков» растянулась на 1,5 км. По обочинам дорог собрались местные жители, которые пытались дать нам воду, еду. Многие искали своих родных. У моего родственника Конрада были офицерские сапоги. Очень тесные. Он попытался их снять. Но тут же получил прикладом в спину и упал. К нему подошел солдат внутренних воск и замахнулся винтовкой с штыком. Парень схватился за штык. Я попытался подбежать к нему на помощь, но также получил прикладом по плечу. Последовала команда «Ложись!» и все заключенные упали в придорожную пыль».
Доведя заключенных до близлежащего леса, начальник тюрьмы Приемышев «решает разгрузить этап». Оправдывая свои действия тем, что якобы заключенные поляки, увидев немецкие самолеты, стали кричать «Да здравствует Гитлер» Приемышев отдает приказ открыть огонь по конвоируемым. В результате этого было убито около 600 заключенных.
Памятник Держинскому перед зданием колонии. Местные поговаривают, что на том месте где стоит "железный Феликс" также похоронены расстрелянные в июне 1941-го заключенные тюрьмы
Впоследствии, по распоряжению Военного прокурора войск НКВД начальник глубокской тюрьмы будет арестован. По делу проводилось расследование, материал которого попал в руки секретаря ЦК КП(б) Беларуси П.К. Пономаренко. И тот, недолго думая, и «полностью разобравшись» в деле, признает действия Приемышева правильными и приказывает отпустить его из-под стражи.
Очевидец того расстрела, Надежда Красовская вспоминает: «В этой «мясорубке» выжила наша знакомая акушерка. Она шла в одной шеренге с мужем. Потеряла супруга из вида, когда начали стрелять. Ее спасло то, что она упала в канаву возле дороги, а ее платье с ног до головы было перепачкано кровью расстрелянных людей».
Апогеем березвеского «марша смерти» стал расстрел возле деревни Николаево возле Уллы. Это жестокое действо длилось не более 15 минут. За это время эта часть витебской земли покрылась кровью сотен безвинно убиенных людей. О тех страшных минутах вспоминает бывший узник глубокской тюрьмы Михаил Богович: «Мы вдруг услышали страшный треск со всех сторон. Откуда-то послышался крик: «Братья нас расстреливают». Рядом послышались стоны. Конвоиры что-то кричали. Ругались. Тем, кто остался жив, солдаты приказали собирать трупы и сбрасывать их на обочину.
А вот, что вспоминал другой свидетель Павел Кожух: «Одни заключенные падали замертво. Видимо пуля попала в сердце, другие подскакивали, поднимая руки вверх, словно молились о спасении, третьи просто лежали и стонали. Я лежал во рву у дороги. На меня сбрасывали мертвые тела. Дышать было трудно. Вскоре я услышал, как конвоиры подсчитывали трупы. Последней цифрой было 1773».
Жительнице Николаева белоруске Розалии Борисевич в 1941-м было 13 лет. На ее глазах разыгралась трагедия, о которой она не забудет до конца жизни. 26 июня 1941 г. будучи маленькой девочкой, она работала на поле и вдруг увидела большую колонну людей, идущих через мост на Двине.
Розалия побежала к дороге, надеясь в толпе заключенных увидеть своего отца, арестованного НКВД. Как только колонна прошла мост его взорвали. Через несколько минут в небе над Николаевым показались немецкие самолеты. Земля затряслась, началась бомбежка. А потом начался новый ад.
Розалия лежала в придорожной канаве, закрыв уши руками. Над головой свистели пули, трещали пулеметы и автоматы. Слышились крики, плачь, стоны. Конвоиры расстреливали заключенных. Лаяли собаки, а вдоль дороги бегали жены сотрудников НКВД и кричали, что, мол, местным жителям не чего боятся, их «служители правопорядка» в синих фуражках не зацепят, ибо не виновных они не расстреливают.
А в чем был виноват белорусский парень, арестованный НКВД за «националистическую агитацию», или учитель-католик из деревенской школы, которого «по вероисповеданию» записали поляки и автоматически отнесли в категорию врагов народа? В конце концов, стрельба прекратилась и на том месте, где еще недавно стояли живые люди, теперь было кровавое месиво. А конвоиры, словно на бойне, ходили между трупами и добивали раненых штыками. Сапоги солдат по самое голенище были покрыты человеческой кровью. Розалия Борисевич вспоминала, что потом тела убитых погрузили в крестьянские брички и подводы и повезли в лес…
Лесной массив недалеко от Николаева местные называли «таклiнаўскі барок». Там были вырыты ямы, в которых крестьяне зимой хранили картошку. В этих ямах и похоронили расстрелянных заключенных тюрьмы в Березвечье. Во время немецкой оккупации тела бывших заключенных были эксгумированы и перезахоронены на окраине леса. По разным данным там покоится прах двух тысяч человек.
Такова еще одна страница истории сталинских репрессий на территории БССР в конце 30 – начале 40 годов прошлого века. Память о безвинно убиенных в июне 1941 года людях достойна уважительного отношения со стороны современного белорусского общества. Восстановление исторической правды о кровавой эвакуации заключенных из тюрем БССР в начале Великой Отечественной войны поможет избавится от очередного «белого пятна» в нашей национальной истории.
Wiktor 10:24, среда, 26.06.2013
Считаю, что будет полезным сообщить сведения и о палачах. Так, колону узников Березвечской (Глубокской) тюрьмы сопровождала одна из рот 226 конвойного полка НКВД, командир полка майор Суховей Никифор Яковлевич. Именно они, по приказу начальника тюрьмы МИХАИЛА ПРИЁМЫШЕВА, садистски расправились с узниками. В расправе так же принимала участие администрация тюрьмы. Вот фамилии этих выродков: МИХАИЛ ПРИЁМЫШЕВ – начальник тюрьмы, ЦИБЕР АБРАМ ХАЙМОВИЧ – зам. начальника тюрьмы, МОХОВ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧМ, зам. по оперработе, МАЛИНИН ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ – дежурный помощник начальника. СКРАБНЕВСКИЙ ПЁТР ИВАНОВИЧ – секретарь тюрьмы. Считаю, что в убийстве невинных людей виновны не только исполнители, но и районные «следователи» НКВД, которые фабриковали дела. Например, по Поставам – это начальник районного отдела НКВД АНИСИМОВ, оперуполномоченный НКВД ст. лейтенант АРХАНГЕЛЬСКИЙ, «следователи» СОКОЛОВ и СТОЛЯРОВ.
