Июнь 1941-го. БССР. Эвакуация тюрем. Окончание

http://www.istpravda.ru/bel/research/4034/
Игорь Мельников, кандидат исторических наук

Публикуем воспоминания выживших во время «маршей смерти».
Июнь 1941-го. БССР. Эвакуация тюрем. Окончание
istpravda.ru Вот что вспоминал о расстреле в Цагельне полковник литовской армии Юозас

Тумас в книге «Дорога на Червень»: «Около часа ночи охранник, открыв дверь, приказал нам выходить из помещения… Мы начали свой поход в этой колонне смерти…От жары и усталости те, кто был послабее, начали отставать, были такие, кто совсем не мог идти.

Их пристреливали из пистолетов двумя выстрелами в затылок. Это происходило так часто, что, похоже, быстро стало обыденным, и те люди, которые не могли идти, сами садились или ложились у обочины, а солдаты просто подходили и стреляли».

В свою очередь, другой очевидец и участник тех событий Иоанна Станкевич-Янушчак в своей книге «Марш смерти. Эвакуация заключенных из Минска в Червень 24-27 июня 1941 г.» так описывала те события: «Меня немецко-советская война застала в Минске. В центральной тюрьме (имеется ввиду тюрьма по ул. Володарского – И.М.). было несколько камер, в которых находились в основном польки.

Так наступила последняя декада июня 1941 года. Война приближалась. Даже мы, изолированные от мира, могли это почувствовать. 24 июня 1941 года заключенные услышали свист бомб и взрывы. Произошло 12 налетов на здание тюрьмы. Нет ни света, ни воды. В ночь с 24 на 25 июня приходит милиция и выгоняет нас из камер. Всех выгоняют на улицу. Нас гонят как скот. Город охвачен огнем. Страшное зрелище!

Костёл в Березвечье

Дым, разрывы, страх перед конвоем. По нам стреляют. Бросаем вещи. Погибают те, кто пытался бежать. Город разворочен бомбами. Бежим, спотыкаясь, через руины. Падает стена разрушенного здания – многие погибают под ее обломками. Конвой гонит нас под окрики «Бегом, давай скорей, не отставать». Кому не хватает сил – тому пуля.

После многомесячного сидения выбиваюсь из сил. Мы уже за городом. Видимо идем на Могилев. Бежим. А за нами все ближе и ближе слышны орудийные выстрелы. Боже, это же немцы. Свобода, а мы от нее уходим. Наверное, прошли 20 км. Снимаю резиновые ботинки и дальше иду в одних носках. Конвоиры оставляют на обочине пани Леонтину Борковскую, уверены, что она далеко не убежит. Удивительно, ее не застрелили, как это обычно делали с ослабленными.

Вместе с Валей Жиро разговариваем с литовскими летчиками. Обещают нам  на первой остановке дать по сигарете. Через какое-то время слышим выстрелы и видим, что этих литовцев убили. Вскоре на моих глазах, какой-то боец пристрелил ослабленного человека. Испуганная увиденным, закрываю лицо руками.

Конвоир, увидев меня, сказал: «Смотри, какая деликатная польская пани. Хочешь, и ты можешь так «отдохнуть». Взываешь к Богу, а где он, твой Бог? В небе только немецкие самолеты». […] Слышу выстрел, от которого заключенный, скрюченный в клубок, падает в придорожную пыль. Видимо пуля попала в живот. И сегодня, много лет спустя, вижу, как вдруг возле убитого образуется пустота, которую в страхе минуют заключенные. Никто, и я тоже, не отваживается нагнуться над жертвой, чтобы прикрыть ему глаза, ибо рядом стоит конвоир, который готов выстрелить еще раз. […]

Наконец, ранним утром добрались до Червеня. Воды нет. Ужасно. Нас гонят в тюрьму за городом и размещают в ее дворе. Мужчин отделили от женщин. […] Ужасно болят израненные ноги. Сверху гудят самолеты. Поздним вечером приходит начальник конвоя и уточняет, какой у кого срок тюремного заключения. Большинство из нас называет статью 120 – это значит незаконное пересечение границы. Однако некоторые мужчины, сбитые с толку стопкой бумаг в руке начальника, называют свои настоящие статьи.

Тем, у кого приговор был строже, приказывают собраться в отдельную группу возле забора. […] 27 июня, пятница. Какой-то мужчина говорит нам, что охраны нет, а ворота открыты. Не верим. Боимся провокации. Оказывается, конвой забрал мужчин, собравшихся возле забора, т.е. тех, приговоры которых были строже. Мы не предполагали, что произошло массовое убийство. На самом же деле тех людей отогнали на 2,5 км в урочище Цагельня и там всех расстреляли.

[…] Советуемся с мужчинами. Идем в сторону леса. Ночь проводим в колхозе, который находится у дороги из Червеня на Борисов. […] В Петровичах встречаем немцев. Те очень «доброжелательные», фотографируют нас, дают еду. […] Оглушенная свободой, я забываю, что эти самые немцы убили моего отца 2 сентября 1939 года».

О кошмаре из первых уст

Еще одним выжившим в результате той страшной эвакуации был подофицер польской пограничной охраны Казимеж Круликовский. В мае 1941 г. военный трибунал приговорил узника минской «Американки» к тюремному заключению. В первый день нападения Германии на Советский Союз тюрьму сильно бомбили. Вечером из заключенных сформировали группы по 100-150 человек. Эти группы конвоировали сотрудники РКМ (рабоче-крестьянской милиции).

Надзор за эвакуацией проводили высокопоставленные сотрудники НКВД. Вначале заключенных хотели погрузить в вагоны, но железнодорожная станция была разрушена и все вокруг горело. Было решено гнать заключенных в Червень. Во время движения, по рассказу Круликовского, «бойцы» внутренних войск НКВД расстреливали наиболее ослабевших и уставших заключенных.

Придя на место назначения, «зеков» построили и сотрудники НКВД стали спрашивать каждого, по какой статье тот осужден. Уголовников отводили, а «политических» оставляли. Энкаведешники, казалось, были напуганы не меньше, чем заключенные, ибо над головами постоянно кружились немецкие самолеты.

Монастырь в Березвечьи. Ныне тюрьма

Вскоре, политических погнали дальше. Милиции не было, остались только сотрудники НКВД. Людей гнали около двух километров и, наконец, довели до леса. В лесу произошло неожиданное. Находившиеся там красноармейцы, которые охраняли этот район, приняв колонну заключенных и конвоировавших их сотрудников НКВД за немецких диверсантов, начали в них стрелять. Впрочем, вскоре, во всем разобрались и «зеков» повели по лесной тропинке. Через какое-то время конвоиры, вдруг, стали кричать: «Убирайтесь отсюда, бегом!». Люди побежали и тут солдаты НКВД стали стрелять. Казимежу Круликовскому повезло. Он успел вскочить в лесную чащу и скрыться. Но спастись тогда удалось не многим.

Вот как эвакуацию из минской тюрьмы НКВД вспоминал, приговоренный в мае 1941 года к расстрелу «за шпионаж в пользу Германии, распространение антисоветской пропаганды, подготовку вооруженного восстания в Беларуси», уроженец Новогрудского района белорус Борис Рагуля: «Рано утром 24 июня всех заключенных вывели во двор тюрьмы, а потом на улицы Минска. Как только мы вышли на улицу, то увидели еще одну колонну. Нас повели в местечко Червень, которое находилось в километрах шестидесяти от Минска.

Неожиданно прозвучала команда на отдых. Слабых, больных и стариков, отведя в сторону, расстреляли. Остальных погнали дальше. Наконец, нас пригнали в червенскую тюрьму и построили во дворе. Через громкоговоритель объявили, что сейчас всех проверят. Во дворе поспешно поставили стол, за который сели три чекиста. Все подходили к ним, называя свои данные и статью уголовного кодекса.

Подошла моя очередь. Я выдумал себе имя. У меня спросили, в чем меня обвиняют. Я ответил, что не знаю. Что мне было приказано выполнить непосильную норму по заготовке леса, но я болел и не сумел ее выполнить. Меня отправили к заключенным, которых охраняли не так сильно. Это были уголовники. Рядом стояли «политические». В 23.00 их увели. Около полуночи раздались пулеметные очереди. Это НКВД расправлялись с теми, кого обвиняли в шпионаже и контрреволюционной деятельности…».

В марте 1940 г. в Гродно за участие в контрреволюционной организации был арестован Николай Злоцкий. В «Восточном архиве» польского исследовательского центра «Карта» хранятся его воспоминания о пребывании в «Володарке».  Как отмечает Злоцкий, эвакуация центральной тюрьмы в Минске проходила в большой спешке. Администрация не располагала точными данными, кто и за что был арестован, поэтому выводили всех подряд.

Во дворе сотрудники НКВД пытались узнать, кто за что сидит. «Чекисты» особенно искали офицеров польской армии и польских полицейских. Николай был похож на подростка и когда офицер НКВД спросил его возраст, он намеренно назвал иную дату своего рождения и сообщил, что был пойман при пересечении границы СССР. Как окажется впоследствии, это ложь спасет Злоцкому жизнь.

Многие из его знакомых вскоре будут расстреляны во время эвакуации в Червень. В воспоминаниях этого человека есть интересный эпизод. В камере, в которой он находился, пребывал также человек, который был доносителем. Однажды тот заболел и слег. Он просил воды, но никто ее не захотел принести. И тогда один из польских офицеров встал и принес этому человеку воду. Позднее этот стакан воды спасет офицеру жизнь. Когда колонна заключенных прибудет в Червень, осведомителю прикажут указать на польских офицеров и полицейских, но тот не «сдаст» человека, который дал ему напиться.

Березвечье

Узником одной из минских тюрем был уже упомянутый ранее Юзеф Мацкевич. Его арестовали в феврале 1941 года в Гродно и вскоре вывезли в распоряжение минского НКВД. По словам польского публициста, расправа над заключенными началась еще 24 июня 1941 г. на территории тюрьмы. Вот как он описывал те события: «Я отчетливо слышал поочередное открывание камер, стоны, борьбу и время от времени выстрелы. Потом говорили, что в рот заключенным насильно вливали яд. Мне трудно сказать, скольких убили таким способом. Шум приближающихся шагов, грохот открываемых дверей подвигались все ближе и ближе к моей камере...

В последнюю минуту произошел один из самых крупных немецких налетов на Минск. Расправу прервали. После налета открыли все двери и приказали выходить на тюремный двор. Затем нас окружили сильной охраной и погнали бегом через пылающий Минск. В нашей группе было около 200 человек.

В 5 км за городом нас остановили в лесу на отдых. Тут собрали всех арестованных из минских тюрем. Всех насчитывалось около 20000 человек. Группу, в которой я находился, как самую опасную, держали в стороне. Среди нас было 7 советских летчиков, у которых руки за спиной были связаны проволокой. Они были арестованы в последнюю минуту по подозрению в шпионаже.

Я сообразил, что далее опасно оставаться в этой группе. Своим мнением я поделился с ближайшими сотоварищами, и мы поодиночке начали удирать, смешиваясь с раньше выгнанными из Минска заключенными. Мое предчувствие оказалось верным. После того, как всех погнали дальше, группу, в которую я входил раньше, расстреляли на месте.

Нас гнали на восток, деля на новые группы. Опасаясь, чтобы нас не узнали, некоторые начали менять свой внешний вид. Так, например, я выменял свой костюм на худший у другого незнакомого мне заключенного. Благодаря тому, что у уголовников нашлись лезвия для бритья, товарищи сбрили мне бороду и усы. Группа, к которой мы присоединились, насчитывала около 3000 человек. В ее состав входили люди разного возраста - от стариков до детей обоего пола. Так мы шли. Увидев около себя девочку лет 12-ти, я спросил ее, за что ее арестовали.

Она очень серьезно и удивленно ответила: "За контрреволюцию и шпионаж". Она была «из Польши», из-под Несвижа. Нас гнали форсированным маршем. Кто не мог идти дальше, того убивали на месте, будь то ребенок, старик или женщина.

С одним товарищем по несчастью мы помогали председателю окружного суда в Луцке, Гедройцу, которого мучила астма. Он не мог идти.

Видя, что подвергает нас опасности из-за постоянного отставания, он просил оставить его. Отдавая себе отчет в том, что его силы на исходе, а у нас не хватало сил его нести, мы вынуждены были его оставить. Его застрелили на наших глазах. Наши ряды редели все больше и больше. Идти становилось все труднее и труднее. Повсюду сновали энкаведисты и, опознав некоторых, отводили их в сторону и расстреливали. Остановки были короткие. Есть не давали. Мучила страшная жажда».

Истребить за 15 минут

Не менее страшные события происходили при эвакуации тюрьмы НКВД в  местечке Березвечье около г. Глубокое. После воссоединения Западной Беларуси с БССР на территории храма в Березвечье была создана тюрьма НКВД, в которой в основном содержались жители близлежащих белорусских городов и местечек Глубокое, Браслав, Дзисна, Плисса, Поставы, Шарковщина. Были среди заключенных и те, кто был задержан при попытке перехода государственной границы. Среди заключенных этой тюрьмы было много офицеров Войска Польского, сотрудников государственной полиции Польши, землевладельцев, врачей, учителей, священнослужителей и простых крестьян. Причем в национальном плане были не только поляки, но и представители других национальностей. Безусловно, среди узников Березвеского монастыря было много белорусов.

После нападения Германии на Советский Союз часть узников тюрьмы в Березвечье были казнены на месте. Один из свидетелей тех страшных событий Вильгельм Жечыцкий утверждал, что после того, как НКВД покинуло тюрьму, на ее территории были обнаружены братские могилы. На некоторых из жертв были видны следы пыток (в частности, веревки на шее – И.М.). Другой очевидец Вацлав Брынк в своих свидетельских показаниях отмечал, что на территории тюрьмы в 1941 г. было обнаружено 7 или 8 братских могил. Часть трупов было в камерах. Всего на территории монастыря обнаружили около 600 тел замученных НКВД узников.

24 июня 1941 года оставшихся в живых узников глубокской тюрьмы решают эвакуировать через Ушачи в Витебск. Пешую колонну заключенных охраняли военнослужащие НКВД и РКМ с собаками. Всего, по разным данным тюрьму покинули до 4 тыс. заключенных. Колонна выглядела следующим образом: впереди ехал конный разъезд внутренних войск НКВД, за ним двигался обоз с тюремной документацией, далее шли бойцы внутренних войск НКВД, вооруженные автоматическим оружием, за ними резервисты. Затем шли заключенные: политические (мужчины), далее женщины, замыкали колонну конвоиры и обоз с семьями сотрудников НКВД. Между каждой группой было расстояние в 30-40 метров.

Один из узников глубокской тюрьмы Михаил Богович так описывает те события: «Из заключенных сформировали группы, по 8 человек. Колонна «зеков» растянулась на 1,5 км. По обочинам дорог собрались местные жители, которые пытались дать нам воду, еду. Многие искали своих родных. У моего родственника Конрада были офицерские сапоги. Очень тесные. Он попытался их снять. Но тут же получил прикладом в спину и упал. К нему подошел солдат внутренних воск и замахнулся винтовкой с штыком. Парень схватился за штык. Я попытался подбежать к нему на помощь, но также получил прикладом по плечу. Последовала команда «Ложись!» и все заключенные упали в придорожную пыль».

Доведя заключенных до близлежащего леса, начальник тюрьмы Приемышев «решает разгрузить этап». Оправдывая свои действия тем, что  якобы заключенные поляки, увидев немецкие самолеты, стали кричать «Да здравствует Гитлер» Приемышев отдает приказ открыть огонь по конвоируемым. В результате этого было убито около 600 заключенных.

Памятник Держинскому перед зданием колонии. Местные поговаривают, что на том месте где стоит "железный Феликс" также похоронены расстрелянные в июне 1941-го заключенные тюрьмы

Впоследствии, по распоряжению Военного прокурора войск НКВД начальник глубокской тюрьмы будет арестован. По делу проводилось расследование, материал которого попал в руки секретаря ЦК КП(б) Беларуси П.К. Пономаренко. И тот, недолго думая, и «полностью разобравшись» в деле, признает действия Приемышева правильными и приказывает отпустить его из-под стражи.

Очевидец того расстрела, Надежда Красовская вспоминает: «В этой «мясорубке» выжила наша знакомая акушерка. Она шла в одной шеренге с мужем. Потеряла супруга из вида, когда начали стрелять. Ее спасло то, что она упала в канаву возле дороги, а ее платье с ног до головы было перепачкано кровью расстрелянных людей».

Апогеем березвеского «марша смерти» стал расстрел возле деревни Николаево возле Уллы. Это жестокое действо длилось не более 15 минут. За это время эта часть витебской земли покрылась кровью сотен безвинно убиенных людей.  О тех страшных минутах вспоминает бывший узник глубокской тюрьмы Михаил Богович: «Мы вдруг услышали страшный треск со всех сторон. Откуда-то послышался крик: «Братья нас расстреливают». Рядом послышались стоны. Конвоиры что-то кричали. Ругались. Тем, кто остался жив, солдаты приказали собирать трупы и сбрасывать их на обочину.

А вот, что вспоминал другой свидетель Павел Кожух: «Одни заключенные падали замертво. Видимо пуля попала в сердце, другие подскакивали, поднимая руки вверх, словно молились о спасении, третьи просто лежали и стонали. Я лежал во рву у дороги. На меня сбрасывали мертвые тела. Дышать было трудно. Вскоре я услышал, как конвоиры подсчитывали трупы. Последней цифрой было 1773».

Жительнице Николаева белоруске Розалии Борисевич в 1941-м было 13 лет. На ее глазах разыгралась трагедия,  о которой она не забудет до конца жизни. 26 июня 1941 г. будучи маленькой девочкой, она работала на поле и вдруг увидела большую колонну людей, идущих через мост на Двине.

Розалия побежала к дороге, надеясь в толпе заключенных увидеть своего отца, арестованного НКВД. Как только колонна прошла мост его взорвали. Через несколько минут в небе над Николаевым показались немецкие самолеты. Земля затряслась, началась бомбежка. А потом начался новый ад.

Розалия лежала в придорожной канаве, закрыв уши руками. Над головой свистели пули, трещали пулеметы и автоматы. Слышились крики, плачь, стоны. Конвоиры расстреливали заключенных. Лаяли собаки, а вдоль дороги бегали жены сотрудников НКВД и кричали, что, мол, местным жителям не чего боятся, их «служители правопорядка» в синих фуражках не зацепят, ибо не виновных они не расстреливают.

А в чем был виноват белорусский парень, арестованный НКВД за «националистическую агитацию», или учитель-католик из деревенской школы, которого «по вероисповеданию» записали поляки и автоматически отнесли в категорию врагов народа? В конце концов, стрельба прекратилась и на том месте, где еще недавно стояли живые люди, теперь было кровавое месиво. А конвоиры, словно на бойне, ходили между трупами и добивали раненых штыками. Сапоги солдат по самое голенище были покрыты человеческой кровью. Розалия Борисевич вспоминала, что потом тела убитых погрузили в крестьянские  брички и подводы и повезли в лес…

Лесной массив недалеко от Николаева местные называли «таклiнаўскі барок». Там были вырыты ямы, в которых крестьяне зимой хранили картошку. В этих ямах и похоронили расстрелянных заключенных тюрьмы в Березвечье. Во время немецкой оккупации тела бывших заключенных были эксгумированы и перезахоронены на окраине леса. По разным данным там покоится прах двух тысяч человек.

Такова еще одна страница истории сталинских репрессий на территории БССР в конце 30 – начале 40 годов прошлого века. Память о безвинно убиенных в июне 1941 года людях достойна уважительного отношения со стороны современного белорусского общества. Восстановление исторической правды о кровавой эвакуации заключенных из тюрем БССР в начале Великой Отечественной войны поможет избавится от очередного «белого пятна» в нашей национальной истории.


Wiktor   10:24, среда, 26.06.2013
Считаю, что будет полезным сообщить сведения и о палачах. Так, колону узников Березвечской (Глубокской) тюрьмы сопровождала одна из рот 226 конвойного полка НКВД, командир полка майор Суховей Никифор Яковлевич. Именно они, по приказу начальника тюрьмы МИХАИЛА ПРИЁМЫШЕВА, садистски расправились с узниками. В расправе так же принимала участие администрация тюрьмы. Вот фамилии этих выродков: МИХАИЛ ПРИЁМЫШЕВ – начальник тюрьмы, ЦИБЕР АБРАМ ХАЙМОВИЧ – зам. начальника тюрьмы, МОХОВ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧМ, зам. по оперработе, МАЛИНИН ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ – дежурный помощник начальника. СКРАБНЕВСКИЙ ПЁТР ИВАНОВИЧ – секретарь тюрьмы. Считаю, что в убийстве невинных людей виновны не только исполнители, но и районные «следователи» НКВД, которые фабриковали дела. Например, по Поставам – это начальник районного отдела НКВД АНИСИМОВ, оперуполномоченный НКВД ст. лейтенант АРХАНГЕЛЬСКИЙ, «следователи» СОКОЛОВ и СТОЛЯРОВ.

Июнь 1941-го. БССР. Эвакуация тюрем

http://www.istpravda.ru/bel/research/4033/
Игорь Мельников, кандидат исторических наук

В эти дни мы вспоминаем о трагическом начале Великой Отечественной войны. Но с датой 22 июня связано и еще одно не менее кровавое событие нашей истории. Речь идет о бесчеловечной и жестокой эвакуации заключенных тюрем, находящихся в западных областях советской Беларуси. Это «внеплановое» для Народного Комиссариата Внутренних Дел СССР мероприятие обернулось страшной трагедией для многих тысяч людей.


Пытки камерного типа

К началу Великой Отечественной войны в Советском Союзе была создана достаточно разветвленная тюремно-лагерная система, которая управлялась Тюремным управлением НКВД СССР. Еще в 1934 году Постановлением СНК в подчинение НКВД СССР были переданы все тюрьмы (называемые тогда изоляторами), находящиеся в союзных республиках. Для управления местами заключения в составе ГУЛАГ НКВД СССР был организован Отдел мест заключения ГУЛАГа, а на местах - ОМЗ НКВД/УНКВД. 

В 1936 году на базе Тюремного отдела НКВД СССР создается Тюремный отдел ГУГБ НКВД, которому присваивают название «10-й отдел ГУГБ НКВД СССР». Через два года статус этой структурной единицы повышается до уровня Тюремного отдела НКВД СССР (ТО НКВД СССР). В 1938 г. приказом Народного комиссара внутренних дел № 00641 на базе Тюремного отдела и Отдела мест заключения ГУЛАГ было организовано Главное тюремное управление (ГТУ) НКВД, сконцентрировавшее управление всеми тюремными учреждениями страны. 

В феврале 1941-го в связи с разделением НКВД СССР на два наркомата – НКВД СССР и НКГБ СССР – часть тюрем была передана в ведение НКГБ, где руководство ими было возложено на 2-й отдел (начальник – майор ГБ Л.Ф. Баштаков). А в НКВД, в свою очередь, было создано Тюремное управление, во главе которого встал капитан ГБ М.И. Никольский.

Такое положение вещей продолжалось до нападения Германии на Советский Союз, когда НКВД и НКГБ вновь были объединены в единый наркомат – НКВД, а руководство тюрьмами было вновь сосредоточено в Тюремном управлении НКВД (за исключением пересыльных тюрем, подчиненных ГУЛАГу).Накануне войны на территории БССР находилось 24 исправительно-трудовые колонии, из которых 3 были сельскохозяйственные, 7  - промышленные, остальные – особого строительства. На 1 января 1941 года численность заключенных в исправительно-трудовых  учреждениях, подведомственных управлению исправительно-трудовых колоний НКВД БССР составляла 8544 человека. 

Эти колонии предназначались для содержания осужденных за уголовные преступления на срок лишения свободы до трех лет. Лица, осужденные за «антисоветскую деятельность», «контрреволюционные преступления», особо опасные преступники в основном направлялись для отбывания наказания в лагеря ГУЛАГа за пределы республики. 

Кроме этого в БССР было 33 следственные и срочные тюрьмы с лимитом наполнения 16 945 мест, в которых к 10 июня 1941 года содержалось 26 237 заключенных. Они предназначались для содержания подследственных, а также осужденных за контрреволюционную деятельность.

В Могилевской, Гомельской и Полесской областях было по одной тюрьме на область, в Витебской, Брестской и Пинской областях – по три тюрьмы, в Белостокской и Вилейской областях – по 4, в Минской – 5 тюрем, в Барановичской – 7. Лимиты наполнения тюрем колебались от 60 мест (тюрьма №17 в г. Столбцы Барановичской области) до 2680 (тюрьма №23 в г. Брест). 

Конвой. Кадр из кинофильма "Перед рассветом"

Впрочем, заключенных в тюрьмах БССР было на много больше, чем номинально они могли принять. К примеру, в журнале НКВД СССР о численности заключенных в тюрьмах отмечено, что 10 июня 1941 года в вилейской тюрьме №26 содержалось 1031 человек при допустимом лимите в 350, а в минской «Володарке» при лимите в 1000 заключенных, содержалось 1867 человек. И такая ситуация наблюдалась почти везде. 

В ошмянской тюрьме в шести камерах для мужчин размером 6 х 8 м  содержалось от 70 до 120 заключенных. В тюрьме НКВД в Вилейке в камере  размером 2 х 8 м  находилось 17 человек, а в камере 6 х 5 м находилось 119  человек. В тюрьме на ул. Володарского в Минске в камере 8 х 8 м содержалось от 100 до 116 человек. В «американке» в январе 1941 года содержалось 800, а в июне 3000 человек. Это была настоящая пытка!

Пуля в затылок

23 июня 41-го в Минск из Москвы наркому внутренних дел БССР А.П. Матвееву был передан приказ заместителя наркома внутренних дел СССР В.В. Чернышова, курировавшего ГУЛАГ, о немедленной эвакуации заключенных из мест лишения свободы, находящихся в западно-белорусских областях, (по состоянию на 10 июня 1941 г. там содержалось 16 537 заключенных).

Для этой операции Народный комиссариат путей сообщения СССР отдал распоряжение начальникам дорог о выделении 567 вагонов. Кроме этого, постановлением ЦК КП(б)Б НКВД БССР было предписано привести в исполнение приговоры в отношении приговоренных к высшей мере наказания заключенных, находящихся в тюрьмах западных областей Белорусской ССР. Впрочем, организовать эвакуацию должным образом функционеры НКВД так и не смогли. 


Не успели эвакуировать и исправительные учреждения, подведомственные УИТК НКВД БССР. Лишь несколько колоний провели эвакуацию удовлетворительно. Из остальных, большинство заключенных разбежалось. Немцам были оставлены также почти вся тюремная документация. 

Если на территории восточной Беларуси времени для организации эвакуации тюрем было достаточно, то в западных областях БССР немецкое наступление привело руководство тюрем в замешательство. Во многих случаях, как, например, в тюрьмах в Ломже, Белостоке, Кобрине, Пружанах, Лиде и Слониме тюремная администрация покинула охраняемый объект, оставив подшефный контингент без надзора. 

Для того, чтобы понять, что происходило в первые часы войны в расположенных в приграничных районах тюрьмах, стоит рассказать о тюрьме НКВД, располагавшейся в здании старого монастыря «Бригидки» в Брестской крепости. Ее охрану осуществлял 132-й отдельный батальон конвойных войск НКВД СССР, сформированный на основании Постановления Комитета Обороны при Совете Народных Комиссаров СССР № 1867—494сс от 13 ноября 1939 года.

В субботний вечер 21 июня бойцы батальона, свободные от нарядов, смотрели кинофильм «Мы из Кронштадта». На поверке из всего батальона находилось лишь 72 человека. На котловое довольствие было поставлено 94 человека (включая караул, охранявший «Бригидки»). Ранним утром 22 июня 1941 г. мощный взрыв потряс здание казармы. 

Один из первых снарядов взорвался на кухне батальона. Бойцы вскочили с кроватей. Снова удар — обвалился потолок, стена помещения дрожала от разрывов снарядов. Казарма батальона представляла собой кромешный ад. В стене двухметровой толщины появились зияющие проломы. Горело все, что могло гореть. Стонали раненые. У коновязи жутко ржали лошади автохозвзвода и выли в вольерах служебные собаки.

О том, что караул в тюрьме находится в безвыходном положении, сотрудники НКВД поняли не сразу. Огневой вал артиллерийской подготовки «обошел» тюрьму стороной. Но за снарядами двинулись штурмовые группы вермахта. Рядовые А.М. Докучаев, П.Ф. Филиппов, И.Г. Авдеев стали отстреливаться от наседающих гитлеровцев. В скоротечной хватке превосходящий противник достаточно быстро подавил сопротивление солдат батальона. Дважды раненного рядового П.Ф. Филиппова немцы добили. Один из оставшихся в живых заключенных «Бригиток», впоследствии свидетельствовал, что «русские» дрались храбро и отчаянно, до последнего патрона».

Тюрьма "Бригидки"

По воспоминаниям командира расчета батареи ПТО сержанта М.А. Караваева, бывших з/к  23 июня немцы отконвоировали на Запад «в Польшу». Но ушли не все. Как следует из докладной записки начальника тюремного управления НКВД БССР М.П. Опалева часть заключенных отправилась с немцами в Брест, где помогала последним опознавать сотрудников тюрьмы. 

По воспоминаниям других очевидцев, случаи, когда «западники» (т.е. бывшие польские граждане) открывали, по сути дела, второй фронт против Красной Армии были достаточно частыми. Заключенных тюрьмы в Новогрудке попытались эвакуировать по железной дороге. Но на станции на конвой напали местные жители и «отбили» заключенных. В Гродно тюрьма подверглась бомбардировке немецкой авиации. Многие «зеки» погибли на месте. Те, кто уцелел, разбежались. Охрана этому не препятствовала. 

При эвакуации некоторых тюрем, расположенных на территории БССР произошли кровавые события, о которых стоит рассказать поподробнее. 

После эвакуации советских госорганов и НКВД из Вилейки в здании, находящемся на территории тюремного комплекса был обнаружен подвал, стены которого были забрызганы человеческой кровью и покрыты пулевыми отверстиями. Рядом с этим зданием были найдены две ямы с человеческими останками. По словам свидетелей там покоилось около 300 человек. 

Известный польский публицист Юзеф Мацкевич так описывал те события: «Когда после бегства большевиков открыли тюрьму в Вилейке, глазам местных жителей представилась страшная картина убитых энкаведистами заключенных. В одной камере висел на колючей проволоке труп человека, повешенного за челюсти; в другой - несколько голых мужчин и женщин без ушей, с выколотыми глазами. В саду, по соседству с тюрьмой привлекла внимание свежее взрыхленная земля. Ее раскопали и нашли сотни человеческих трупов. Это были жертвы массового истребления людей органами НКВД».

23 июня 1941 г. в ошмянской тюрьме была проведена сегрегация заключенных по национальному принципу. В ночь на 24 июня людей стали выводить из камер. У некоторых создалось впечатление, что их скоро отпустят. Вместо этого, заключенным тут же заламывали руки, затыкали рты кляпами, и вели в здание бывшего польского госучреждения - староства, которое находилось рядом с тюрьмой. 

Зрелище, судя по всему, было похоже на то, что показал в своем фильме «Катынь» Анджей Вайда. В подвале находилось несколько сотрудников НКВД, которые убивали узников выстрелом в затылок. Общее число жертв этой расправы составило 57 человек. Среди жертв было несколько польских учителей из Ошмян. 

В Государственном Архиве Российской Федерации хранится докладная записка начальника тюремного управления НКВД БССР М.П. Опалева начальнику тюремного управления НКВД СССР М.И. Никольскому об эвакуации тюрем НКВД БССР, в которой в частности указывалось, что «политрук тюрьмы г. Ошмяны Клименко и уполномоченный Авдеев в момент бомбежки города Ошмяны самолично вывели из камер 30 человек заключенных, обвиняемых в преступлениях контрреволюционного характера, и расстреляли этих людей в подвале тюрьмы. Трупы оставили не зарытыми. […] На второй день местные жители г. Ошмяны, узнав о расстреле заключенных, пошли в тюрьму и, разбирая трупы, разыскивали своих родственников». 

"Репортаж" с того света

Поразительно, но один из тех, кого тогда пытались убить, выжил и в 1989 году дал показания следователям польской Окружной комиссии изучения преступлений против польского народа в Лодзи. Обратимся к воспоминаниям Поликарпа Страшицкого. «На второй или третий день войны, около 10 часов нас всех вывели из камер во двор перед тюрьмой. В моей камере, вместе со мной было несколько десятков заключенных.

[…] Во дворе мы стояли до вечера, после чего у каждого узника начали спрашивать фамилию, имя и национальность. После этого в сторону были отведены заключенные, которые назвались белорусами, а остальных завели в одну большую камеру. 

Чуть позже из этой камеры стали вызывать  по одному узнику. Когда  открылись двери камеры, я увидел стоящий в коридоре пулемет, возле которого стояли солдаты внутренних войск НКВД. Меня вывели из камеры пятым или шестым по счету. Руки связали за спиной проволокой. Вскоре я оказался в подвале бывшего повятового староства, здание которого было рядом с тюрьмой. Там стояло несколько сотрудников НКВД, один из которых держал в руке пистолет. Я успел заметить, что те заключенные, которых вывели из камеры передо мной, лежат мертвые на полу подвала. Меня провели вглубь и выстрелили в затылок. 

Брызнула кровь. Однако я не потерял сознания. Сотрудник НКВД поднес пистолет к моему виску и выстрелил еще раз. […] Как оказалось, в меня, лежащего на полу, залитом кровью стреляли еще раз. В спину. Когда я пришел в сознание, увидел, что лежу в госпитале в Ошмянах». Согласитесь, по истине, удивительная история спасения. Но, к сожалению, чаще палачи из НКВД и в июне 1941-го, и еще раньше весной 1940-го, доводили своё страшное дело до конца. Без выживших, без свидетелей. 

Хроника "марша смерти"

Эвакуация тюрьмы в Вилейке началась 24 июня 1941 г. Заключенных вывели во двор и разделили на две колонны: политических и уголовных преступников. Первых было около 2 тысяч, вторых около 600. Кроме этого из тюрьмы вывели около 200 заключенных женщин. Всех арестованных повели через Плещеницы в сторону Борисова. Одну из групп заключенных (около 150 человек) сотрудники НКВД повели в направлении деревни Хотенчицы и вскоре всех расстреляли в лесу. 

Через несколько дней родные и близкие тех, кто находился в заключении в вилейской тюрьме пошли в след за колонной и обнаружили останки расстрелянных людей. Около 30 заключенных со связанными руками было обнаружено возле деревни Сосенка, множество трупов нашли возле деревень Касута и Малмыги. 

В женской колонне также были жертвы. Во время ее движения конвоиры добивали штыками обессиливших женщин. Вскоре сотрудникам НКВД, сопровождавшим этих заключенных, стало известно, что дорога перерезана немецкими войсками. Не долго думая, эту колонну вернули в Вилейку. 

В воложинской тюрьме в ночь с 24 на 25 июня 1941 года были освобождены уголовники. Оставшихся заключенных через Першаи и Раков повели в Минск. В местечке Тарасово заключенных завели в лес и начали расстреливать. Сбежать удалось лишь некоторым. 

Заключенных минской «Американки» в ночь с 22 на 23 июня 1941 года построили колоннами по 200-300 человек в каждой, и повели по могилевской трассе. В ночь с 24 на 25 июня 1941 г. последнюю группу узников вывели и из «Володарки». Это были бывшие граждане Литвы (около 300 человек). Незадолго до начала войны их перевели в Минск из тюрьмы в Каунасе. Очевидцы вспоминают, что среди серой массы «зеков» выделялась группа людей в длинных шинелях. Это были  офицеры польской армии и католические священнослужители.

Расстрелянные заключенные

По разным данным, всего из минских тюрем конвой НКВД вывел от 6 до 8 тыс. заключенных. Однако, во время движения в эту колонну «вливались» заключенные из других тюрем. Очевидцы тех событий и историки высказывают мнение, что жертвами этого «марша смерти» стало около четырех тысяч человек. Расстреливать заключенных начали еще в пригороде Минска. Вся могилевская трасса была усеяна трупами этих несчастных людей. 

Дошедшую в Червень 26 – 27 июня 1941 г. колонну «зеков» сотрудники НКВД разделили по категориям. Женщин и некоторых мужчин (с менее тяжкими приговорами) отделили и оставили на территории тюрьмы, а две группы заключенных с «политическими статьями» повели на восток.

Одну из них (600-700 человек) конвоиры расстреляли на дороге в  3-4 км от Червеня. В той бойне уцелели лишь единицы. Другую группу (400 мужчин) уничтожили в лесу. Урочища Цагельня и Высокий Стан стали братской могилой для сотен людей многих национальностей.